«Серебряный век права»: Сорокин, Тимашев, Гурвич — rocksteady.ru

Павел Крашенинников. Фото: duma.gov.ru

В период самоизоляции «Право.ru» продолжает серию публикаций исторических очерков председателя Комитета Госдумы по государственному строительству и законодательству Павла Крашенинникова, посвященных развитию нашего государства и права. Сегодня представляем материал о воззрениях юристов-социологов Питирима Сорокина, Николая Тимашева и Георгия Гурвича из книги «Серебряный век права».

Как отмечает автор очерков, на рубеже XIX и ХХ веков в России, как и во всем мире, нарастало разочарование в государственном устройстве, культуре, философии и праве. В поэзии, философии, праве и других областях духовной деятельности появлялись вызванные этим взгляды и идеи, касающиеся путей и целей изменения мира, государства и общества. Наступил Серебряный век, в том числе и в праве.

Выдающиеся мыслители Серебряного века П.А.Сорокин, Н.С.Тимашев и Г.Д.Гурвич, начав свой творческий путь как юристы, смогли внести значительный вклад в развитие мировой социологии. Все трое пытались ответить на вопрос, волновавший многие поколения юристов: что такое право? Став после революции 1917 года эмигрантами поневоле, они обогатили мировое право и социологию уже, увы, в качестве иностранных ученых.

Книга «Серебряный век права», выпущенная в 2017 году, входит в цикл исторических очерков Павла Крашенинникова о развитии государства и права в нашей стране. Каждая из работ охватывает определенный период отечественной истории и является продолжением предыдущей. Книга «Серебряный век права» посвящена периоду с середины XIX по начало XX веков. Это очерки об осмыслении основ права с иррациональных (В.С. Соловьев, Е.Н. Трубецкой и др.) и рациональных (С.А. Муромцев, Г.Ф. Шершеневич, Л.И. Петражицкий) позиций, а также о воззрениях юристов-социологов, работавших в России и за ее пределами. Далее в серии очерков идут книги: «Страсти по праву» (1917 — 1938 гг.), «Заповеди советского права» (1939 — 1961 гг.) и новая, еще не вышедшая работа «Советское право. Итоги» (1962 — 1984 гг), из которой «Право.ru» уже представляло читателям несколько публикаций.

***

Сегодня мы с разрешения правообладателя – издательства «Статут» – публикуем главу 5 «Серебряный век и революция 1917 г.» из книги «Советское право. Итоги».

Примечание: Данные публикации не содержат ссылки на первоисточники в силу специфики подачи материала, но все ссылки представлены в книгах.

СЕРЕБРЯНЫЙ ВЕК ПРАВА

Глава 5. СЕРЕБРЯНЫЙ ВЕК И РЕВОЛЮЦИИ 1917 г.

§ 1. Несколько вводных слов

Серебряный век права подарил нам интересную и весьма напряженную дискуссию между адептами иррационального и рационального подходов к правовой аксиоматике.

Представители первого подхода генетически были связаны с «русской идеей» славянофилов и выводили право из духовной культуры. Правда, само слово «культура» они употребляли весьма редко и в основном делали упор на сверхъестественные силы.

Рационалисты, тесно связанные с германо-австрийской философской и социологической школами, видели источником права процессы, происходящие в обществе.

В историческом плане проиграли оба подхода, поскольку пришедшие к власти большевики, так сказать, разогнали и тех, и других и провозгласили смерть права как явления в обозримом будущем.

Если представители иррационалистических подходов к поиску аксиом права ушли из жизни практически одновременно с окончанием Серебряного века, то молодая поросль правоведов, начинавших свой творческий путь в качестве адептов позитивистской школы, сумели сохранить дух этого замечательного времени практически до наших дней. Они смогли значительно развить социологический и психологический подходы, существенно расширив взгляд на изучаемый предмет, активно включая в рассмотрение такие понятия, как ценности, мораль, справедливость, добро, до этого интересовавшие преимущественно представителей идеалистических направлений. В каком-то смысле можно, как и в случае соловьевской школы, говорить о некоем синтезе двух противоположных течений. Однако если Владимир Сергеевич Соловьев и его последователи осуществляли этот синтез на базе религиозных учений, то здесь мы имеем скорее освоение указанных понятий наукой.

Речь идет прежде всего о таких выдающихся мыслителях, как Питирим Александрович Сорокин, Георгий Давидович Гурвич и Николай Сергеевич Тимашев. Став эмигрантами поневоле, они обогатили мировые право и социологию, увы, уже в качестве иностранных ученых. Начав свой творческий путь как юристы, они закончили его как социологи с мировым именем.

Все они были «пассажирами» условного «парохода философов», т.е. были вынуждены тем или иным способом покинуть Родину из-за несогласия с доктриной большевиков. Сказалось нежелание и неумение В.И. Ленина и других вождей большевиков вести цивилизованную дискуссию. Они предпочитали силовое давление на своих идейных противников вплоть до их физического уничтожения.

Большевики рассматривали интеллигенцию не как самостоятельный фактор исторического процесса, играющий большую роль в общественных переменах, а как составную часть класса буржуазии. При этом подразумевалось само собой, что уж буржуазия-то, безусловно, подлежала как класс «революционному» истреблению, вплоть до физического. В итоге интеллигенция в значительной части и была уничтожена. Если какая-то ее часть и уцелела, то только потому, что совсем без интеллигенции общественные и государственные механизмы вообще не могли бы работать.

Однако небольшая часть интеллектуальной элиты Российской империи чудесным образом избежала этой печальной участи и была просто выдворена из страны. В конце гражданской войны большевикам «надоело быть убийцей и бандитом» в глазах мирового сообщества, и они попытались улучшить свой имидж. Репрессии в отношении выдающихся российских ученых, писателей, философов и деятелей искусства явно не соответствовали данной задаче. Этим и объясняется вполне «вегетарианское» для советской власти решение просто выслать опальных интеллектуалов из страны.

Такой подход к решению «проблемы интеллигенции», надолго переживший своих создателей, сыграл в конечном счете роковую роль в истории СССР. В условиях научно-технической революции умственный труд становился непосредственной производительной силой, создававшей не только интеллектуальные, но и материальные ценности.

Вплоть до 80-х годов прошлого века студенты советских вузов по-прежнему зубрили незатейливую версию классового состава социалистического общества: рабочий класс, колхозное крестьянство и обслуживающая их «прослойка» — интеллигенция. При этом о реальном (настоящем) господствующем классе — партноменклатуре и бюрократии, разумеется, умалчивалось.

В итоге страна осталась не только без геликоптеров Игоря Ивановича Сикорского и телевидения Владимира Козьмича Зворыкина, произведений Владимира Владимировича Набокова и экономических моделей Василия Васильевича Леонтьева. Она лишилась целых отраслей знания, таких как социология, психология, «знаменитые» генетика с кибернетикой. Успехи в освоении атомной энергии и ракетостроении перекрыть катастрофическое отставание в освоении результатов научно-технического прогресса не смогли. Страна оказалась не способной перейти от государственно-капиталистической («коммунистической») формации к формации посткапиталистической, в которую уже вступили наиболее передовые страны мира, что и привело не только к распаду СССР, но всего «мира социализма».

§ 2. Питирим Александрович Сорокин

Особой «чести» в принятии решения об аресте и массовой высылке из страны оппозиционных интеллектуалов удостоился Питирим Александрович Сорокин (1889—1968), которого Ленин в своем письме Дзержинскому назвал в числе других «философов» «законнейшим кандидатом на высылку за границу». В 1922 г. Сорокин в «петроградском списке» на арест значился под «номером один». И это отнюдь не было случайностью.

Сорокин родился 4 февраля 1889 г. в селе Турья Яренского уезда Вологодской губернии в семье сельского ремесленника.

Вирусом революции юный Питирим заразился еще в пятнадцатилетнем возрасте, будучи студентом Хреновской церковно-учительской семинарии. Он примкнул к партии социалистов-революционеров. «…Эсеры были партией всех трудящихся — крестьян, рабочих и людей умственного труда. В противоположность марксистскому материализму и взглядам на человека и историю общества сквозь призму первичности экономических интересов, философия и социология социал-революционной партии были намного более идеалистичны или, точнее, целостны. Эсеровские взгляды отводили большую роль в социальных процессах и человеческом поведении таким важным неэкономическим факторам, как созидательные идеи, личностные усилия, «борьба за индивидуальность» вместо марксистской «борьбы за существование»».

Эсеры были, по современным понятиям, экстремистской и даже террористической организацией и потому находились под пристальным вниманием правоохранительных органов. Поэтому не удивительно, что в 1906 г. Сорокин был арестован и исключен из семинарии. Это несколько охладило его пыл, и от карьеры профессионального революционера он отказался, сосредоточившись на учебе.

В 1909 г. Сорокин получил аттестат об окончании гимназии и поступил в Психоневрологический институт в Санкт- Петербурге. Среди преподавателей института были такие видные ученые, как М.М. Ковалевский, Л.И. Петражицкий, Н.И. Кареев и В.М. Бехтерев.

В 1910 г. Сорокин перешел на юридический факультет Санкт-Петербургского университета. В 1914 г. он завершил свое обучение, получив диплом I степени. Руководителями его дипломной работы «Преступления и кара, подвиг и награда. Социологический этюд об основных формах общественного поведения и морали» были Н.С. Таганцев и Л.И. Петражицкий. Его оставили при кафедре уголовного права для подготовки к профессорскому званию.

Однако связи с партией эсеров он не терял и даже стал одним из ее лидеров. Этому во многом способствовали дружеские отношения с бывшими учителями — М.М. Ковалевским и Л.И. Петражицким, которые познакомили его со многими государственными деятелями, депутатами Государственной Думы и руководителями консервативных и прогрессивных партий. Сорокин вел активную пропагандистскую работу среди рабочих, публиковал многочисленные статьи в партийных и околопартийных изданиях, организовывал эсеровские ячейки на предприятиях. Эта деятельность связала его с лидером партии трудовиков в Думе Александром Федоровичем Керенским.

Понятно, что Питирим Александрович не остался в стороне от бурных событий Февральской революции 1917 г. В июле 1917 г. он становится секретарем министра-председателя Временного правительства А.Ф. Керенского. Интересно, что вторым секретарем Керенского был Николай Дмитриевич Кондратьев — впоследствии выдающийся ученый-экономист с мировым именем, основоположник теории экономических циклов и автор знаменитой «пятилетки Кондратьева» (1924—1928).

Эти два ярких представителя Серебряного века дружили с юности. В отличие от Сорокина Кондратьева вычеркнули из списка высылаемых на «пароходе», и он остался в СССР, где и обрел мировую славу. В 1930 г. Н.Д. Кондратьев был осужден по делу мнимой Трудовой крестьянской партии и в 1938 г. расстрелян. Питирим Александрович приложил много усилий, чтобы вызволить своего друга из чекистских застенков, но тщетно.

Осенью 1917 г. Сорокин был избран членом Совета Комитета народной борьбы с контрреволюцией и членом Временного Совета Российской республики (совещательный орган при Временном правительстве) и принял активное участие в разработке «Политической программы Временного Правительства».

Октябрьскую революцию Сорокин не принял и вступил в открытый конфликт с большевиками. «…Когда видишь, как маленькие, ничем не одаренные, ничего не давшие человечеству люди надевают на себя тогу спасителей мира, когда свихнувшиеся российские интеллигенты Луначарские и Троцкие, Ленины и Зиновьевы и, еще хуже того, люди, подобные Поссе, всю жизнь блуждавшие в трех соснах, выступают в роли чуть ли не Спартаков, сиречь помазанников и избранных вождей мира, когда видишь, как темный, до 80% своих членов безграмотный, а в остальной части — едва умеющий читать и писать российский пролетариат, не имеющий опыта борьбы, под гипнозом революционной фразеологии всерьез начинает думать, что он и впрямь «передовой, самый просвещенный и самый лучший отряд Интернационала»… Когда Россия гибнет от темноты, невежества, дикости, неуменья жить и неуменья созидать, когда жизнь наносит удары за ударом и показывает всю нашу отсталость, невольно становится досадно, становится неловко… Россия говорит, но мало делает. Россия хочет спасти себя речами и резолюциями, но не делом, не трудом…» — писал Сорокин в одной из своих статей.

Его арестовали 2 января 1918 г., но уже 23 февраля освободили. На этот раз арест на Сорокина впечатления не произвел, и он продолжает свою «контрреволюционную» деятельность — готовит восстания против большевиков в Великом Устюге, Вологде и Архангельске. Очередной арест обернулся уже крупными неприятностями — он был приговорен к расстрелу.

Было ли это малодушием или, наоборот, мудростью зрелого человека, но так или иначе, находясь в камере смертников в Великоустюжской тюрьме, он написал открытое письмо, в котором отрекся от партии эсеров и заявил о прекращении политической деятельности.

Письмо это было опубликовано в газете «Правда» 20 ноября 1918 г. и привлекло внимание В.И. Ленина. Владимир Ильич любил, когда оппоненты «разоружались перед партией», и потому решил задать «урок» остальным контрреволюционерам. В своей статье «Ценные признания Питирима Сорокина» вождь пролетариата пишет: «Честное признание политической ошибки приносит очень большую политическую пользу многим людям, если дело идет об ошибке, которую разделяли целые партии, имевшие в свое время влияние на массы. Политическое значение письма Питирима Сорокина именно в настоящий момент чрезвычайно велико. Оно дает нам всем «урок», который надо хорошенько продумать и усвоить».

И для лучшего усвоения этого урока Ленин дает «личное указание» освободить Сорокина.

С этого момента Питирим Александрович занимается исключительно научной деятельностью.

То ли «черт дернул» взяться за старое, то ли научная добросовестность заставила, но что-то побудило Сорокина проявить повышенный интерес к причинам массового голода в стране в 1921—1922 гг. Он готовил к изданию рукопись книги «Голод как фактор», которая вряд ли обрадовала бы власти. Достаточно привести лишь одну фразу из этого сочинения: «Там, где все становятся шакалами и хищниками, нельзя заниматься производительным трудом. Те, кто будут им заниматься, все равно ничего не получат для себя: тысячи грабителей будут драть с них сто шкур и не оставят им даже голодного пайка. Посему, вся экономическая жизнь такого общества неизбежно идет к полному краху, который и произойдет рано или поздно, а именно — когда будет разворовано все и воровать уже станет нечего».

Столь неисправимую «контру» полагалось «шлепнуть», но под парами стоял виртуальный «философский пароход» и власти от греха подальше решили отправить Сорокина на этом, как они надеялись, «титанике»: супруги Сорокины попадают сначала в Берлин, а затем по личному приглашению президента Чехословакии Масарика переезжают в Прагу.

В октябре 1923 г. П.А. Сорокин получил из США приглашение выступить в нескольких университетах с лекциями о русской революции. Цикл лекций состоялся в начале 1924 г., после чего он был избран профессором университета Миннесоты и работал в этой должности до 1930 г. В 1931 г. Сорокин основал социологический факультет в Гарвардском университете и руководил им до 1942 г. До 1959 г. он являлся профессором Гарвардского университета. Питирим Александрович Сорокин считается одним из основателей американской социологии, о чем свидетельствует его избрание президентом Американской социологической ассоциации в 1965 г.

§ 3. Николай Сергеевич Тимашев

Николай Сергеевич Тимашев (1886—1970) происходил из аристократической семьи, революционными идеями никогда не страдал, а потому был для большевиков просто «прирожденной контрой».

Его отец — Сергей Иванович был министром торговли и промышленности в правительстве П.А. Столыпина. Сергей Иванович Тимашев скончался в советской тюрьме, что, безусловно, не добавило Николаю Сергеевичу любви к советской власти.

Выпускник Императорского Александровского лицея Н.С. Тимашев поступил в Страсбургский университет. Впоследствии продолжил учебу на юридическом факультете Санкт-Петербургского университета. Здесь он познакомился с питомцами Л.И. Петражицкого Питиримом Сорокиным и Георгием Гурвичем, будущими всемирно известными социологами, дружба с которыми продолжалась много лет.

Специализацией Николая Сергеевича было уголовное право. Сразу же после Февральской революции он начал сотрудничать с Временным правительством, участвуя в подготовке проекта нового Уголовного кодекса.

Время было неспокойное. Волнения матросов и солдат с требованиями отставки Временного правительства, поддержанные большевиками в июне, выступление генерала Корнилова в августе. Тимашев выдвинул предложение включить в уголовное законодательство такие положения, которые бы запретили «преступное возбуждение масс», направленное на свержение существующего строя, и ужесточили наказание за такого рода преступления. Сам он считал, что, если бы «закон Тимашева» был принят и вступил в силу, это позволило бы предотвратить октябрьский переворот.

«За три дня перед коммунистической революцией настоящий автор посетил министра юстиции и задал ему вопрос, почему он не дал указание прокуратуре применить право, которое может быть названо «lex Тимашева», с тем чтобы остановить опасную пропаганду. Ответ был таков: министр юстиции, сам социал-демократ, верил в то, что при демократии любой вид пропаганды допустим и не подлежит преследованию. Три дня спустя коммунисты были в Зимнем Дворце, где находилось правительство, а демократический министр юстиции в тюрьме!» — вспоминал он впоследствии.

В 1918 г. Тимашева приглашают на должность профессора в Петроградский политехнический институт. Когда вскоре ему предложили читать основной курс по теории права, декан попросил подать курс с социологической точки зрения.

На возражение Николая Сергеевича, что такой науки не существует, декан ответил: «А вы создайте!» Тимашев попросил месяц на размышления. «Вернувшись, он сказал, что согласен. И сделал ведь!».

Однако после гибели в тюрьме отца, под угрозой расстрела в связи с «Таганцевским делом», по итогам которого был расстрелян поэт Серебряного века Н.С. Гумилев, Николаю Сергеевичу с женой и младшим братом в 1921 г. пришлось бежать в Финляндию. Причем ареста Николай Сергеевич избежал случайно. Спускаясь по лестнице дома, где он жил, он заметил поднимающихся ему навстречу двух человек в штатском. Николай Сергеевич мгновенно понял, что это чекисты (которые, к счастью, не узнали его), прошел мимо них и уже не вернулся домой.

Затем последовал пятнадцатилетний период эмигрантских скитаний Тимашева по Европе. Вначале — Финляндия, затем — Германия и Чехословакия. Настроения этого трудного периода жизни Николая Сергеевича отразились в его стихотворении из цикла «Скитания»:

Я выброшен из жизни; я не нужен.

Повсюду сил враждебных торжество.

Хотел бы в бой пойти — но безоружен,

Хотел бы рало взять — но нет его.

О, то пройдет, конечно, что мешает,

И будут снова родине нужны

Бойцы, творцы и пахари; кто знает —

И вдохновенные певцы весны.

О, то пройдет! Но жизнь угаснет раней

В безвестности, ненужности, глуши,

Не искупив наградою страданий

И не исполнив радостью души.

Возможно, в лице Н.С. Тимашева страна потеряла еще и незаурядного поэта.

В Европе Тимашев в основном отдает себя публицистике в жанре, как сейчас бы сказали, советологии. Однако надо отметить, что все его статьи исходили из попыток научного анализа нового советского общества, а не из идеологических посылок.

В 1936 г. по приглашению Питирима Сорокина Тимашев приезжает в США для работы в Гарвардском университете. Через некоторое время он создает и возглавляет кафедру социологии в аспирантуре Фордемского университета. Там он поработал до конца жизни. Считается одним из основоположников дисциплины «социология права».

§ 4. Георгий Давидович Гурвич

Георгий Давидович Гурвич (1894—1965), более известный в сообществе социологов мира как Жорж Гурвич (Georges Gurvitch), был несколько моложе Сорокина и потому не успел обзавестись такой же громкой политической биографией. Он также не принял октябрьского переворота большевиков, но не стал дожидаться «почетного» ареста и ссылки. К эмиграции его вынудили скорее жизненные обстоятельства.

Георгий был сыном Давида Николаевича (Натановича) Гурвича, директора крупного Русско-Азиатского коммерческого банка. Семья Гурвичей часто меняла место жительства: Новороссийск, Одесса, Ростов-на-Дону, Баку, Рига, Петроград. В ходе этих многочисленных переездов состоялось несколько знаменательных встреч юного Георгия со своими сверстниками, ставшими впоследствии заметными фигурами в истории нашей страны.

В рижской Николаевской гимназии Георгий Гурвич дружил с двумя старшими гимназистами — В.В. Ульрихом (1889— 1951) и П.И. Кушнером (1889—1968). Вместе с ними он вступил в кружок социалистов. У Павла Кушнера был жесткий характер. Друзья пророчили ему славу диктатора. Во время гражданской войны Павел командовал Туркестанским фронтом Красной армии, а потом стал профессором этнологии Московского университета. Василию Ульриху, обладавшему, наоборот, мягким характером, в шутку предсказывали карьеру заведующего детским садом. Однако при советской власти он стал сначала председателем Военного трибунала, а затем безжалостным судьей, ведшим громкие процессы Савинкова, Троцкого, Тухачевского и др. Самому Гурвичу из-за его резонерства друзья пророчили карьеру адвоката или профессора, и на этот раз не ошиблись.

После окончания гимназии Гурвич в 1912 г. поступил на юридический факультет Юрьевского (Тартуского) университета, где учился в течение трех лет. Как в лицее, так и в университете молодой Гурвич состоял в социал-демократических кружках. В студенческие годы Гурвич входил в секцию меньшевиков в Юрьевском университете.

В 1915 г. семья Гурвичей переезжает в Петроград, и Георгий продолжает обучение на юридическом факультете Петроградского университета.

Конечно, он не мог не принять непосредственного участия в революционных событиях февраля 1917 г., хотя и не был записным активистом какой-либо партии. Он симпатизировал меньшевикам, эсерам, отчасти большевикам, был лично знаком с В.И. Лениным и И.В. Сталиным, стал одним из организаторов заводских советов на Путиловском заводе в Петрограде. Тем не менее он с успехом защитил дипломную работу, о чем свидетельствует отметка «весьма удовлетворительно», поставленная на титульном листе этой работы Л.И. Петражицким. Защитив выпускную работу, Гурвич остается при Петроградском университете.

После сдачи магистерских экзаменов осенью 1920 г. его хотели оставить на преподавательской работе в университете. Однако неожиданно Гурвич получает назначение в Томский университет. Гурвичу явно не хотелось переезжать в далекий сибирский город, да еще зимой. Он предпочел эмигрировать. Впоследствии, согласно разным источникам, он объяснял эмиграцию несогласием с политикой большевиков, в частности с заключением Брест-Литовского мира. Однако молодой ученый не играл сколько-нибудь значимой роли в научной и политической жизни послереволюционной России, поэтому разногласия с политикой большевиков могли служить скорее мотивом, чем причиной эмиграции. Итак, Гурвич не принимает назначение на профессорскую должность в Томский университет и осенью 1920 г. «под видом латвийского беженца» эмигрирует в Латвию, а затем в Германию.

В 1922 г. он перебирается в Чехословакию, президент которой, Томаш Масарик, известный социолог, к тому же русофил, принял живое участие в создании Русского юридического факультета в Праге, с которым в разное время сотрудничали все три наших героя. Однако страсть к перемене мест, обретенная Гурвичем еще в детстве, не давала ему усидеть на месте. С 1925 г. Г.Д. Гурвич постоянно жил во Франции, преподавал в Сорбонне и других университетах и институтах страны. Кроме того, он являлся генеральным секретарем Международного института социологии права в Париже (1931—1940). После капитуляции Франции во Второй мировой войне (октябрь 1940 г.) Гурвич уехал в Нью-Йорк, где возглавлял Французский институт социологии. В 1944—1945 гг. он читал курс социологии в Гарвардском университете.

По возвращении во Францию в 1945 г. Гурвич становится одной из главных фигур во франкоязычной социологии, он основал Центр социологических исследований и лабораторию социологии познания и морали. С 1960 по 1963 г. Гурвич занимал ответственный пост президента Национального центра координации исследований Франции.

§ 5. Правоведы-социологи

Трое выпускников юридического факультета Санкт- Петербургского (Петроградского) университета, воспитанники одних и тех же учителей, люди Серебряного века в общекультурном смысле этого слова, смогли внести значительный вклад в развитие мировой социологии, хотя начинали как юристы. Сорокин и Тимашев свои дипломные работы посвятили уголовному праву, а Гурвич изначально интересовался философией права, избрав в качестве своей дипломной работы общий анализ политической доктрины Ж.-Ж. Руссо.

Все трое пытались ответить на вопрос, волновавший многие поколения юристов: что такое право? То ли это совокупность абстрактных норм, как бы витающих в воздухе, как учили этатисты, то ли это субъективные психические переживания, не зависящие от социальной действительности, как учил Петражицкий. Они понимали, что это две крайние точки зрения и истина «где-то посередине». Их учителя, представители социологического направления, например Коркунов, предлагали им право как систему самодовлеющих норм, регулирующих поведение людей на основе разграничения их интересов, с чем они тоже не согласились.

Однако не было сомнений в том, что человек — «социальное животное» и без социума он не человек в полном смысле этого слова, а «маугли» — биологический объект. Так что истоки права они искали в процессах, происходящих в обществе, причем в исторической перспективе. А суть исторического процесса, как отмечал выдающийся русский историк и социолог Н.И. Кареев, заключается в «эволюции культуры и социальных форм, осуществляемой посредством человеческой деятельности: история есть деятельность, ее процесс складывается из поступков человека». Он также призывал учитывать роль идей в истории, а также идеалов в жизни, которые являются одним из факторов в мотивации поступков, и полагал, что «социальные формы сильны их признанием со стороны идей, господствующих в обществе».

Поэтому, учитывая влияние социальных процессов на формирование и функционирование права, трудно было абстрагироваться от таких понятий, характеризующих духовную сферу жизни, как религия, мораль, нравственность, совесть, справедливость и т.д., т.е. от того подхода к праву, который с порога отвергался тогдашними позитивистскими учениями как ненаучный. Не следует также забывать, что это были люди, травмированные двумя революциями и двумя мировыми войнами, а потому гуманистическая составляющая была для них особенно важна. В итоге их учения, хотя и отличаются во многих аспектах, имеют общую особенность: они построены на базе социологических исследований с включением результатов идеалистического подхода.

Их итоговыми работами стали: «Социальная и культурная динамика» П.А. Сорокина, «Философия и социология права» Г.Д. Гурвича, «Теория социологии» Н.С. Тимашева.

Согласно социологической теории Сорокина решающим фактором социальной жизни является система ценностей и истин, принятая в том или ином обществе. Именно они определяют всю деятельность людей — от религии и нравственности вплоть до экономической и политической жизни. В зависимости от доминирующих систем ценностей и «очевидных» истин (этик) выделяется несколько типов культуры. Каждый тип имеет свою ментальность, систему знаний, философию, религию и мировоззрение, искусство, мораль, право и т.п.

Сорокин выделяет два противоположных типа этики и соответствующей им культуры — идеакратическую и чувственную. Для идеакратической культуры характерен акцент на нематериальной основе действительности, на духовных потребностях (спасение души, служение людям и т.п.), на освобождении личности от рабства вещам. Отсюда следует, что истина абсолютна и вечна, что она постигается только внутренним духовным опытом.

Чувственный тип культуры исходит из того, что мир и действительность по своей природе материальны, они постоянно меняются и развиваются, истинными признаются только чувственные потребности и цели (пища, комфорт, процветание), истинное добро ищется в материальных ценностях (удовольствие, полезность). Соответственно, истина может быть найдена только в чувственном опыте, она имеет временной и относительный характер. В истории человечества, по мнению Сорокина, происходили замены одной этики на другую, когда рушилась система ценностей и «очевидных истин». Причиной являлось достижение предела возможностей дальнейшего развития общества в рамках конкретной этики на данном этапе истории, в результате чего ценности меняются на антиценности и наоборот.

Сорокин приводит скрупулезно рассчитанные таблицы и график, свидетельствующие о таких переходах примерно раз в тысячелетие. Его оценку влияния этих переходов на право как систему деятельности мы учитывали в наших очерках по истории права. По мнению Сорокина, рубеж XIX—XX вв. знаменует как раз такой переход. Об этом свидетельствует и краткий исторический обзор этого периода, приведенный в начале названных очерков.

Но существует также и третий, промежуточный, тип — смешанная этика (культура), для которой характерно комбинирование элементов двух других типов. Для такой культуры реальность и материальна, и одухотворена, духовные и телесные потребности людей равнозначны по своей ценности. Высшей ценностью объявляется нахождение равновесия материального и духовного. Сорокин считал, что именно к такому состоянию «динамического равновесия» и следует стремиться, а право в этом случае должно играть стабилизирующую роль, в частности, обеспечивая устойчивость социальных структур, институтов и всего общества в целом, в том числе преимущественно бесконфликтную социальную мобильность.

Концепция смены ценностной ориентации социума как механизма исторического процесса была впоследствии, как в социально-экономическом, так и в социально-психологическом аспекте, развита известным российским историком Игорем Михайловичем Дьяконовым (1914—1999). Замена ценностей на антиценности в его теории является необходимым, хотя и недостаточным условием перехода от одной фазы исторического процесса к другой. Необходимы еще определенный прогресс в развитии технологий, прежде всего производства оружия, а также наличие пассионарных личностей, способных реализовать возникшие условия перехода от одной фазы к другой. В отличие от Маркса он выделяет не четыре, а восемь фаз исторического процесса: первобытную, первобытнообщинную, фазы ранней древности и имперской древности, средневековую, стабильно-абсолютистскую постсредневековую, капиталистическую и посткапиталистическую. При этом замена одной фазы на другую происходит не мгновенно, а в течение некоторого периода. Таким образом, разные фазы исторического процесса могут существовать в одно и то же время.

Что касается механизма изменения самой системы ценностей, то он описывается неоднократно упоминавшимся нами выше процессом постоянной модификации культурных норм в процессе человеческой деятельности, приводящим в том числе и к изменению таких культурных стереотипов, как ценности, мораль, справедливость и т.д.

Питириму Александровичу Сорокину в его исследованиях активно помогал Николай Сергеевич Тимашев. В частности, по просьбе Сорокина им был проведен анализ данных об изменении состава преступлений и суровости наказаний в главных странах Европы со времени падения Римской империи. Также по просьбе Сорокина он собрал данные о революциях с V в. по 1925 г.

Но в собственных изысканиях Н.С. Тимашев исходил из теории своего учителя, профессора Санкт-Петербургского университета Л.И. Петражицкого. Однако ответ Льва Иосифовича на основной вопрос: что такое право, — его не удовлетворял. «На этот вопрос как будто бы давал ответ самый оригинальный из русских юристов — Л. Петражицкий. Но его ответ — правовые нормы суть фантазмы, реальные только в психике переживающих их людей. Но почему же эти фантазмы одинаковы у всех (или почти у всех) людей, составляющих данную нацию?».

Тимашев предлагает рассмотреть право в качестве части человеческой культуры. Как пишет Тимашев, «эффективность права, т.е. его существование в качестве социальной силы, зависит от стабильной диспозиции или отношения со стороны части членов группы относительно того, чтобы помочь праву актуализироваться в социальной жизни. Эта стабильная диспозиция является продуктом длительного социального взаимодействия. Такого рода продукты формируют культуру».

В книге «Времена и право» мы подробно рассмотрели процесс отделения человеком себя от среды, что привело к обретению им сознания, а вместе с ним и речи, памяти и способности к целеполаганию. В результате деятельности человеческого сообщества, т.е. множества целенаправленных процессов, осуществляемых отдельными индивидами, возникает «хранилище» наиболее устоявшихся приемов осуществления тех или иных процессов, а также полученных в них артефактов. Это «хранилище» и называется культурой, а его содержимое — культурными образцами. Среди этих образцов, сохраняемых преимущественно в качестве обычаев, возникают и обычаи, предписывающие адекватное поведение индивида в сообществе. Именно они впоследствии отпочковываются от общего тела культуры в обособленную ветвь — право.

Примерно в том же ключе, что и П.А. Сорокин, правда, исходя из общефилософских посылов, развивал свою социологическую теорию, частью которой стала и социология права, Г.Д. Гурвич. Правовые воззрения Гурвича были сформированы под действием различных и порой противоречивых интеллектуальных влияний. Это позволяет одним обвинять их в эклектичности, а другим — говорить об их оригинальности. Он синтезировал в своей теории элементы разных правовых концепций, разных типов правопонимания, различных философско-правовых культур.

Как и Сорокин, Гурвич ставит во главу угла ценности, доминирующие в конкретном человеческом сообществе. Главной ценностью для него является справедливость. Гурвич определяет право как «позитивный порядок, представляющий собой попытку реализации справедливости… в определенной социальной среде посредством системы обладающих императивно-атрибутивным характером многосторонних правил, которые устанавливают строго определенную взаимозависимость между коррелирующими обязанностями и притязаниями, обретают свою обязывающую силу в «нормативных фактах» и которые в определенных случаях допускают возможность своей реализации путем принуждения, не требуя такого принуждения как необходимого условия».

Гурвич выделяет несколько основных форм правового общения. Речь идет о таких базовых коллективных переживаниях, как чувство «мы» — внутреннее коллективное интуитивное единство справедливости, и чувство «другого». Отсюда подразделение права на две основные формы — социальную и индивидуальную.

Подробное описание, а тем более содержательный анализ упомянутых выше социологических теорий не входят в задачу настоящих очерков. Мы лишь отметим важные, на наш взгляд, результаты этих учений, разработанных представителями Серебряного века.

***